Между стволами деревьев замелькали огни фонарей; раздалось бряцание орудия. Это Иуда вел толпу первосвященнических слуг и воинов, чтобы захватить Иисуса. Иуда шел впереди. Он отделился от толпы и подошел к Иисусу и ученикам Его. Он условился указать посредством поцелуя, кто из этой небольшой группы людей - Сам учитель. Приблизившись, он поцеловал Иисуса и произнес слова приветствия:

-«Радуйся, Учитель!»

-«Иуда, - сказал Христос, - целованием ли предаешь Сына Человеческого?»

Толпа, вооруженная кольями и мечами, стояла невдалеке. Очевидно, опасались, что Христа будут защищать Его последователи, или ученики; и о самой личности Христа были распространены чудесные рассказы, наполнявшие сердца пришедших таинственных страхом и нерешимостью. Ученики, находившиеся здесь вместе с Иисусом, были в смятении и нерешимости.

-«Господи, - сказал Петр,- не ударить ли нам мечем?»

Но Иисус выступил вперед, сделал несколько шагов и подошел вплотную к вооруженной толпе.

-«Кого ищете?»- спросил Он.

-«Иисуса Назорея»- отвечали они.

-«Это Я!»

Непоколебимая сила духа звучала в этих словах, произнесенных безоружным человеком. Он стоял, не опуская взора, озаренный светом луны и отблесками фонарей.

И отступили они назад, и пали на землю в смятении.

Снова спросил Иисус:- кого ищете?- вполне спокойно и кротко, как бы ободряя пришедших взять Его. Ответ был тот же:

-« Иисуса Назорея».

-«Я сказал вам, что это Я», - отвечал Иисус. -«Итак, если Меня ищете, оставьте их, пусть идут», - сказал Он, указывая на апостолов.

Понемногу панический страх толпы прошел; Иисус был безоружен и Сам отдавался в руки пришедших взять Его. Его окружили.

Пылкое сердце Петра вскипело негодованием, он забыл все, и, рискуя жизнью, бросился вперед с мечом и отсек ухо рабу первосвященника. Но Христос остановил его порыв:

-«Вложи меч в ножны,- сказал Он,- неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец? Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более нежели двенадцать легионов ангелов?»

Воины и служители связали Иисуса. Его, безоружного, окружила эта густая толпа с мечами и кольями.

Он сказал:

-«Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня. Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук: но теперь ваше время и власть тьмы».

Тогда ученики, видя, что всякое сопротивление бесполезно, и что Иисуса уводят, все бежали.

Иисуса повели к первосвященническому дворцу. Там жили главные руководители всего этого заговора: первосвященник Каиафа, и тесть его, бывший первосвященник Анна. Это был чужеземец, вывезенный Иродом Великим из Александрии. Он был любим правительством и ненавидим народом. Талмуд называет семейство Анны «ехидной породой». Это семейство занималось весьма успешно торговлею под портиками храма; там продавались различные предметы для жертвоприношений по очень значительным ценам. Вмешательство Иисуса значительно подорвало это торговое предприятие, которому народ и без того не мог сочувствовать.

Первый допрос Иисуса был произведен именно этим Анной. Гибель Иисуса была предрешена, а поэтому все допросы велись явно пристрастно.

Анна спросил Иисуса об учениках Его и об Его учении, желая найти какое либо обвинение в противозаконном и тайном учении.

Иисус отвечал:

-«Я говорил явно миру, Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь у Меня, спроси слышавших, что Я говорил им; вот они знают, что Я говорил».

Тогда один из слуг ударил Иисуса по щеке, воскликнув в лицемерном негодовании:

-«Так отвечаешь Ты первосвященнику?»

Иисус отвечал ему:

-«Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?»

Анна, не сумев найти никаких определенных обвинений, послал Иисуса к зятю, Каиафе, который жил в том же дворце. Каиафа был тогда первосвященником. Он получил это звание с соизволения римского императора и не был любим народом.

У него должен был состояться суд иудейских священников над Иисусом.

Иосиф Флавий говорит, что во время владычества римлян у иудеев не было в сущности уже настоящего законного синедриона, или верховного судилища, а только особые неполноправные собрания. Такое собрание, состоявшее, как говорит евангелист, из священников, книжников и старейшин, и называвшее себя синедрионом, было созвано Каиафой, чтобы судить Иисуса. Ввели Иисуса. Выслушали обвинителей, свидетельствовавших против Него. Но очевидно показания их были так противоречивы и неясны, что никакого определенного обвинения нельзя было на них построить. Суд же этот, на котором председательствовал Каиафа, желал непременно постановить смертный приговор.

Наконец выступили обвинители, приписавшие Иисусу такие слова:

-«Разрушу храм сей рукотворенный и через три дня воздвигну другой нерукотворенный».

Такое обвинение было ближе к действительности, чем все другие; оно представляло искажение слов, действительно сказанных Иисусом.

Иисус стоял перед судьями и на все обвинения отвечал молчанием. Однако приговорить к смерти невозможно было и на основании последнего лжесвидетельства. Они не представляли из себя никакой определенной вины: слова «разрушу храм сей» казались непонятными; нельзя же было истолковать их буквально. Судьи не знали, как поступить. Каиафа выходил из себя. Он вскочил и крикнул:

-«Что Ты ничего не отвечаешь?»

Иисус продолжал молчать. Тогда первосвященник решился на крайнее средство. Он подошел к Иисусу и в нетерпеливом возбуждении воскликнул:

-«Заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?»

Удивительно странно звучали эти слова в устах первосвященника по отношению к связанному преступнику. Если ответ Христа показался присутствовавшим богохульством, то как могли они не признать самый вопрос более чем неуместным?

Христос не мог более молчать. Все грядущие века, все поколения человечества должны были услышать и сохранить Его слова:

- «Я, - сказал Он, - и вы узрите Сына Человеческого сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных».

Каиафа разорвал на себе одежды.

- «Он богохульствует, на что еще нам свидетелей? Вот теперь вы слышали богохульство Его: как же вам кажется?»

- «Повинен смерти!» - отвечали они.

Так окончился суд над Иисусом. Его повели через двор в место временного заключения, где Он был отдан под стражу впредь до наступления дня.

На дворе были разведены костры, вокруг которых грелись служители первосвященника, воины и рабы. На востоке перед рассветом бывает довольно холодно.

В то время, как Иисуса допрашивали и судили, здесь происходило следующее. Двум апостолам, Петру и Иоанну, удалось проникнуть во двор первосвященнический. Вместе с другими Петр стоял и грелся у костра. Придверница, подозрительно оглядев этого незнакомого человека, спросила:

-«И Ты был с Иисусом галилеянином?»

Петр растерялся среди этих чужих и враждебно настроенных людей и в смущении ответил отрицательно.

Однако его узнали по галилейскому наречию, и продолжали приставать к нему с расспросами.

Раз отказавшись, он не решился уже признавать себя учеником Иисуса и продолжал уверять, что не знает Его.

В это самое время Иисуса вели через двор. Он услыхал знакомый голос Петра, отрекавшегося от Своего Учителя, и обернувшись глянул на него.

И почувствовал Петр всю потрясающую боль и тоску этого молчаливого взора. Сердце разрывалось от жгучего стыда и раскаяния; горько рыдая, он вышел из первосвященнического двора и услышал, как пропел петух.

Много тяжких мук совести принесло Петру его отречение. Уже состарившийся апостол, любимый и уважаемый христианами, никогда не мог забыть этой ночи. Он часто плакал и глаза его, как говорит предание, всегда были красны от слез.

Иисус был передан в руки грубых и озлобленных рабов и воинов. Они подвергли Его всяческому поруганию: плевали Ему в лицо, били Его.

Когда наступил день, первосвященники и старейшины распорядились отправить Иисуса к Понтию Пилату, римскому прокуратору.

Дело в том, что синедрион не имел права приводить в исполнение смертных приговоров. Поэтому врагам Иисуса теперь предстояла новая задача: добиться Его осуждения от римского прокуратора. Понтий Пилат был истым римским правителем; он был жестоким и надменным. Подобно всем римлянам он считал свой народ избранным, предназначенным господствовать над миром, а остальные расы презирать. Так он относился и к иудеям. Он ненавидел их фанатизм и чувствовал их постоянную неприязнь к победителям. Управление провинцией давалось, обыкновенно как милость, или награда. На это смотрели, как на средство разбогатеть, как на доходное место: очень редко правители проявляли способности к искусному управлению. Целым рядом жестоких поступков Пилат восстановил против себя иудейское население и получил выговор от императора. От иудеев постоянно можно ожидать восстания. Поэтому в данный момент Пилат не мог действовать особенно резко наперекор фанатичным священником.

Пилат занимал в Иерусалиме роскошный дворец из белого мрамора. Это здание было выстроено Иродом и называлось «Иродовой преторией». Сюда привели Иисуса. За осужденным следовала толпа священников и старейшин, всех тех, которые добивались смерти Иисуса; вероятно, сам первосвященник Каиафа тоже был здесь.

Все они не пожелали войти во дворец римлянина, в жилище язычника, чтобы не оскверниться, и не сделать себя недостойными есть пасху. Этого требовал их обрядовый закон.

Когда Пилату доложили об этом, он принужден был уступить суеверию, которое презирал, и выйти к ним на открытый портик дворца. С презрением глядя на эту толпу мрачных фанатиков, он спросил, указывая на связанного Иисуса:

-«В чем вы обвиняете Человека сего?»

Такой вопрос был неприятен иудейским иерархам. Они рассчитывали на простое утверждение их приговора и исполнения казни. Теперь приходилось вести новый процесс обвинения.

Они попытались избегнуть его и сказали:

-«Если бы Он не был злодей, мы бы не предали бы Его тебе!»

Однако Пилат вовсе не желал быть простым исполнителем чужого приговора, тем более приговора фанатиков, которых презирал и не считал способными постановить справедливое решение. Он отвечал гордо:

-«Возьмите Его вы, и по закону вашему судите Его».

Пилат, как римлянин, обладал чувством права и этими словами сказал: нельзя требовать осуждение, если не указываешь вины; я не знаю обстоятельств дела и не буду судить его.

Тогда толпа стала беспорядочно и сбивчиво обвинять Иисуса. Жаловаться язычнику - римлянину на богохульство, совершенное Иисусом, было бы бесполезно. Они начали обвинять Его в развращении народа, в запрещении платить подати, в том, наконец, что Он называл Себя «царем Иудейским».

Только на последнее обратил внимание Пилат, но не стал беседовать с этой толпой крикливых изуверов, а вошел в атриум и обратился к самому Иисусу, Который был введен туда. Он спросил Его:

-«Ты царь иудейский?»

Иисус сказал:

-«От себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе обо Мне?»

-«Разве я иудей? - отвечал Пилат. - Твой народ и первосвященники предали Тебя мне, что Ты сделал?»

Тогда Иисус ответил на первый его вопрос о царстве:

-«Царство Мое не от мира сего: если бы от мира сего было царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан иудеям; но ныне царство Мое не отсюда».

Пилат сказал:

-«Итак, Ты царь?»

-«Ты говоришь, что Я царь, - отвечал Иисус; Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего».

-«Что есть истина?» - спросил Пилат насмешливо, и не дождавшись ответа, пошел к иудеям.

Он не предавал значение туманным рассуждением философов об истине и предпочитал беззаботно пользоваться благами жизни. Теперь ему было совершенно ясно, что этот человек - возвышенный мечтатель, не представляющий никакой государственной опасности и ничего по-видимому преступного не сделавший.

Выйдя из толпы, Пилат сказал:

-«Я никакой вины не нахожу в Нем».

Обвинители все более и более выходили из себя. Они начали кричать, что Иисус возмущает народ уча по всей Иудее, начиная от Галилеи до сего места.

Услышав про Галилею, Пилат спросил:

-«Разве Он Галилеянин?»

И получил утвердительный ответ. Тогда ему пришла в голову неожиданная мысль: Галилеей управлял Ирод Антипа; ему, следовательно, надлежало решать это дело. Если он пошлет Иисуса к Ироду, то с одной стороны избавится от несправедливого и, следовательно, нежелательного приговора, а с другой изъявит уважение галилейскому тетрарху признанием его власти: отношения их были натянуты и теперь представлялся случай их поправить.

Так и было сделано. Ирод на праздник Пасхи был в Иерусалиме. Он очень обрадовался увидеть Иисуса, о Котором давно уже слышал. Он ожидал, что Иисус покажет ему Свою способность творить чудеса. Он о многом спрашивал Иисуса, но не получил никакого ответа. Между тем толпа изуверов изливала свои обвинения. Тогда Ирод, раздраженный невниманием Иисуса к его царским словам, надругался над Ним, одел Его в блестящую одежду и послал обратно к Пилату. Смертного приговора, однако, этот жестокий человек не решился произнести.

Таким образом, снова предстал Иисус перед Пилатом.

Последний вышел к собравшимся иудеям и весьма решительно сказал им:

-«Вы привели ко мне Человека сего, как развращающего народ, и вот я при вас исследовал и не нашел Человека сего виновным ни в чем том, в чем вы обвиняете Его, и Ирод также, ибо я посылал Его к нему, и ничего не найдено в Нем достойного смерти».

Однако, видя все возрастающее негодование и ярость обвинителей, Пилат понял, что дело серьезно, и что легко вызвать открытое восстание среди этих изуверов. Но спасти Иисуса он все-таки хотел. Упрямство, самолюбие, отвращение к безумствовавшей толпе обвинителей, и некоторое чувство справедливости и уважение к стойкости и храбрости узника побуждали его это сделать. Сюда присоединились еще просьба его жены, Клавдии Прокулы, которая видела вещий сон и просила освободить этого праведника. Римляне были суеверны и верили снам.

Пилат предложил иудеям отпустить Иисуса не как невинного, а как помилованного преступника, согласно обычаю прощать одного из действительных злодеев в честь праздника Пасхи. Но и это не помогло. Народ кричал:

-«Смерть Ему! А отпусти нам Варавву».

-«Что же вы хотите, что бы я сделал с тем, кого вы называете царем Иудейским?»

-«Распни, распни Его!» - раздались бешеные крики.

Пилат упорствовал:

-«Какое же зло сделал вам Он? Я ничего достойного смерти не нашел в нем. Итак, наказав Его, отпущу».

Это была последняя попытка, последняя уступка. Он хотел удовлетворить непонятный ему гнев толпы жестоким истязанием Иисуса, но от смерти Его освободить. Он велел воинам бить Иисуса. Те отвели его внутрь двора и подвергли поруганию и пыткам: одели в багряницу, положили на голову венец из терна, били и плевали в Него.

В таком виде, измученного и окровавленного, Пилат вывел Его к толпе, желая этим зрелищем удовлетворить ее жестокость. Но человеческая жестокость, особенно жестокость толпы, раз вспыхнувшая, возрастает при виде чужих страданий. Иисус был спокоен и величествен. Лицо Его отражало следы мучений, но взор горел решимостью.

Римляне ценили стойкость и железную силу духа. Пилат с невольным изумлением смотрел на Иисуса. Если бы Он умолял о пощаде и унижался, природная жестокость тотчас проявилась бы в правителе, вызванная презрением. Теперь же он чувствовал к Нему почти уважение.

-«Се Человек!»- воскликнул он, с отвращением глядя на безумствующую толпу, из которых ни один не проявил бы подобной высоты духа.

-«Распни, распни Его!» - вопили иудеи.

-«Возьмите Его вы, и распните, - резко сказал Пилат, - ибо я не нахожу в Нем вины».

Оставалось одно: прямо высказать причину осуждения Христа.

-«Мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал себя Сыном Божиим!»

Это было нечто совсем новое. Раньше иудеи не приводили такого обвинения. Пилат был обеспокоен. Римляне в те времена не были религиозны, но были весьма суеверны. Боги по их верованиям могли иметь детей среди смертных на земле. Такие дети богов, герои, или полубоги обладали таинственной, чудесной силой и посягать на их жизнь для простого смертного было опасно.

Пилат снова велел ввести Иисуса в залу дворца, и, посмотрев на Него внимательно, спросил:

-«Откуда Ты?»

Иисус не отвечал ничего.

-«Мне ли не отвечаешь?! - воскликнул Пилат, - не знаешь разве, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?»

На это Иисус сказал:

-«Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе».

Пилат задумался... Слова эти были глубоко верны, и сказаны с таким величием, что заставляли гнуться его надменную душу. Он смутно чувствовал здесь что-то таинственное и необычное. В невинности Иисуса он был уверен.

Снова вышел Пилат к толпе и стал защищать Иисуса.

Иудейские священники и старейшины поняли, что их замысел погибает. И они прибегли к позорному лицемерию: заявили о своей верности кесарю, которого ненавидели и проявили неожиданную заботливость к охранению его власти, которую постоянно мечтали свергнуть.

-«Если отпустишь Его, - кричали они, - ты не друг кесарю. Всякий, делающий себя царем, противник кесарю!»

Пилату намекнули на возможность доноса, на возможность выставить его изменником перед Римом. Сразу поколебалась его искренняя решимость спасти Иисуса. Он снова стал трусливым временщиком, трепещущим за свою власть. Несмотря на явную опасность, он попытался еще сопротивляться.

-«Царя ли вашего распну?» - спросил он, но голос его уже потерял прежнюю властную надменность, и стал нерешительным.

-«Нет у нас царя, кроме Кесаря!» - завопили иудеи в диком исступлении, забывая народную гордость и ненависть к римскому игу.

В этих словах заключалась явная измена заветным надеждам «избранного народа». Каждый честный иудей пришел бы в негодование от этого возгласа.

Когда вопрос был так поставлен, Пилат не мог далее сопротивляться; здесь требовалось уже самопожертвование. Отпустив Иисуса, он оставил бы на свободе в римской области какого то «царя, кроме кесаря». Это было бы изменой императору. Он был принужден согласиться на распятие.

Но суеверный страх его был силен. Он решился внешним обрядом снять с себя вину. Это была чисто языческая точка зрения. Он омыл руки перед иудеями и сказал:

-«Невиновен я в крови Праведника сего, смотрите вы!»

Толпа воскликнула в ответ:

-«Кровь Его на нас и на детях наших!»

Кровь Праведника, которую иудеи призывали на себя, пала на них, на детей их, на все потомство их; она пала и на всех участников страшного события. Каиафа лишен был в следующем году первосвященства. Сын Анны умер от руки мятежников. Кровь иудеев лилась рекою во время войны и разрушения Иерусалима. Они кричали Пилату: распни, распни! Римляне их самих тысячами распинали вокруг города. Они дали предателю 30 сребреников, и сами были продаваемы победителями в рабство еще за меньшую цену.