Некоторые и не подозревают, что такой язык есть. Так что, если прикладывать усилия к постижению славянского языка, он будет вам открываться, но если в храм ходят от случая к случаю, то, конечно, понять язык богослужения будет невозможно, смысл языка не откроется.

Только, когда человек молится, благодать Божия начинает действовать в его сердце, Господь ему отвечает.

Человек в храм приходит не столько для того, чтобы получить информацию, хотя важно понимать, о чем молятся в храме, о чем просят, но это не первостепенная задача. Главное – молитва человека к Богу. Богослужение не призвано дать информацию.

Нельзя же сказать, о чем был прочитан канон, он не о чем, это молитва святому, излияние нашей души, наших чувств, нашей веры либо Господу, либо Матери Божией.

Это наша молитва и она НЕ О ЧЕМ, а она ОТ НАС. Понимание богослужения приходить не через ум, а через сердце, благодать Божия помогает чувствовать смысл слова сердцем.

Поэтому верующие люди не чувствуют себя ущербными на Богослужении, если чего-то не понимают. В познании языка важен личный молитвенный опыт христианина, если человек не будет молиться дома желательно с чтением Псалтири на славянском, то язык будет труден в понимании смыслов.

Например, слово мир, написанное через нашу русскую букву (в славянском языке обозначающую цифру восемь и называется она и восьмиричное), обозначает спокойствие душевное, мир, благодать Божию, действующую в нашем сердце, то есть мир как отсутствие войны.

А мiр, где и написано через букву i (обозначает в славянском цифру 10) такое слово обозначает космос, вселенную, мiр как творение Божье.

Но, когда в храме призывают: "миром Господу помолимся", это значит, помолимся в мирном состоянии духа. Одна маленькая буковка, утраченная в русском языке после большевистской реформы, обозначающая мир в душе, не дает различить оттенки смыслов слова "мир".

Она осталась в славянском и передается в славянском шрифте, поэтому крайне важно читать молитвы на славянском. Свой великий роман Л.Н.Толстой назвал "Война и мiр", и вложил в него совсем не тот смысл, который мы видим сейчас – война и отсутствие войны.

У Льва Толстого "война" и то, как живут в это время люди – "мiр". И таких примеров, как от одной буквы, утраченной в русском, меняется смысл слова, его грамматическая характеристика, немало. Ускользает истинный смысл слова, теряется глубина языка. Поэтому так важно в славянском языке изучать его строение, синтаксические особенности.

Дух противления очень мешает слышанию слова в храме, когда человек ропщет, недовольный епископом, священством, духовником, непонятностью языка, долготой службы – этот ропот мешает духовной жизни, собственному возрастанию в вере. В этом ропоте и раздражении заметно отсутствие смирения, одной из главных добродетелей христианина.

Господь же говорит: "на кого воззрю? на кроткого и смиренного, трепещущего словес Моих". А в данном случае у недовольных нет смирения, а есть желание что – то изменить, поставить свое выше церковного, выше Слова Божия. Надо не требовать изменить славянский язык, чтобы он стал понятным нам, а самому меняться, самому подниматься к языку, вверх, к небу.

Мы же в первом классе начинаем с прописей, а в церковь приходим и сразу хотим понять сложнейший духовный язык, на котором наша Церковь говорит с Богом. Когда начинаешь понимать язык Богослужения, то становится ясно, что это только первая ступенька, а надо идти выше и выше.

Нельзя с Богом разговаривать на том языке, на котором мы разговариваем друг с другом, и который М.В.Ломоносов определил когда-то, как язык низкого штиля.

Почитайте молитву "Отче наш" на украинском или русском языках – смысл есть, а духа нет, молитвы нет. Также гимны нового Симеона Богослова на украинском и русском языках: смысл есть, а молитвы нет. Церковно-славянский язык – язык верующих людей.

Жизнь человека не мыслится без молитвы, без причастия, без Литургии, без Бога, также она не мыслится и без славянского языка, на котором мы общаемся с Богом. Но над этим сердечным языком надо трудиться и любить его, тогда он станет родным. Славянский язык для Святой Руси – это та чистая вода, которую мы черпаем, в том числе, для укрепления и жизни нашего языка.

Человек, отошедший от Церкви и к такому состоянию уже привыкший, самоуверенно скажет свое “веское” слово. Разве не на всех языках можно славить Бога? Разве не тупой формализм себя ограничивать славянщиной, устарелой и неуклюжей? Так говорит обычно человек, общение которого с Церковью сводится к тому, чтобы “забежать” в храм, прослушать ектению, поставить свечу — и откланяться, не дожидаясь конца службы. Он не знает, что к литургии готовятся целым последованием церковных служб, в своем содержании меняющихся ото дня в день и совершаемых по целой системе книг. Упразднить все это? Нет, скажет он — чего проще? перевести на родной язык! Так ли это просто? Самый строй церковной речи, самый звук церковно-славянского языка, вся логическая его структура, самый факт оторванности этого языка от обыденной жизни — разве не некая это благодатная “привилегия”нашего народа? Конечно, молиться можно на любом языке. Можно молиться и без слов. А вот попробуй! Есть благодатная сила именно в “словах”. Кому не дана возможность пользоваться этими “словами”, с тех Господь не только не спросит, но еще и утешит в их немощи. Но если кто сам, своей волей отказался от этой благодати, пренебрег ею, отвергся ее — не обрекает ли он себя на состояние заведомо безблагодатное? Конечно, не исключено, что таков именно и есть путь современности —но не с большим ли тогда рвением надо бороться пастырству с подобным духовным одичанием? Не будем уже говорить о том, что забвение церковно-славянского языка безнадежно отчуждает нас от нашего прошлого. Упразднить из своего сознания церковнославянский язык — это значит оторваться от нашей культуры допетровской, для которой этот язык был литературным языком, а равно и от значительно позднейшей части литературы чисто церковной, ибо церковно-славянский язык оставался и в Империи живым языком Церкви. Невелика цена и самому украинскому и русскому языках, если они оторвались от церковно-славянского. Отказ от церковно-славянской культуры есть отвержение своей преемственности в самом главном. Отвергая во имя нашего церковнославянский язык, мы все оказываемся самонадеянными дилетантами, пробующими свои заведомо слабые силы в решении задачи, для нас недоступной, если за нее кто из нас самоуверенно принялся бы: самозвано, не по веянию Святого Духа, а по мотивам мелкочеловеческим повторить подвиг святых Кирилла и Мефодия, а за ними и всей овеянной нимбом святости тысячелетней чреды их последователей, воплотивших православное служение Богу в плоть слова!

Ныне много пишется и говорится о воцерковлении верующих, об обновлении духовном, о создании для этого специальных братств. Помнить надо, что фундаментом всей этой работы является восстановление культуры церковно-славянского языка. Забота пастыря о детях и молодежи должна с этого начинаться. Достаточно здесь добиться элементарной грамотности. Важно, чтобы человек умел читать. А затем уж возникает вопрос, как эту грамотность практически применять. Главное — обучение домашней молитве, приучение к общественной молитве, прикрепление к клиросу. Часослов, Псалтирь, Евангелие — вот что должен каждый иметь и в чем должен уметь разбираться, чем должен уметь и любить пользоваться.

Слово, произносимое на церковно-славянском, правильно, то есть по законам этого языка, а не современного нашего бытового наречия, проходит в душу гораздо глубже, а соответственно, и воздействие оказывает совершенно иное. Человеку волей-неволей приходится сердцем отзываться на него - «приходить в себя», если угодно, а собственно, только это и требуется, чтобы подойти к состоянию покаяния... Отдача должна быть полной, попытка уклонить ум на рассматривание посторонних вещей сразу выбрасывает нас в пустоту. Что это ? Конечно же это — молитва.